История Смутного времени в России. От Бориса Годун - Страница 39

Взяв Тулу и казнив Болотникова и Лжепетра, Шуйский торжествовал полную победу; полагая, что Смута совершенно окончена, и не придавая значения Северской Украине, он не послал свои войска, по словам современника, под те города, под «Путивль, под Брянск, и под Стародуб, пожалев ратных людей, чтоб ратные люди опочинули и в домех своих побыли». Это была, как увидим, крупная ошибка.

Начиная с 1606 года Карл IX Шведский стал предлагать Шуйскому свою помощь, рассчитывая, разумеется, извлечь от этого большие выгоды для себя; ему приказано было отвечать, «что великому Государю нашему помощи никакой ни от кого не надобно, против всех своих недругов стоять может без вас и просить помощи ни у кого не будет, кроме Бога». Когда же Болотников был осажден в Туле, то Карлу сообщили, что «в наших великих государствах смуты нет никакой».

Вместе с тем, чтобы прекратить на будущее время широкие восстания холопов против господ и беспрерывный уход крестьян с помещичьих земель, чем ознаменовало себя все движение, поднятое Болотниковым, Шуйский, начиная с весны 1607 года, издал несколько указов о холопах и об отношении их к господам, сущность которых свелась к полной крепостной зависимости крестьян от их господ. Соборное уложение 9 марта 1607 года, говорит С. Ф. Платонов, «устанавливает твердо начало крестьянской крепости: крестьянин крепок тому, за кем записан в писцовой книге; крестьянский «выход» впредь вовсе запрещается, и тот, кто принял чужого крестьянина, платит не только убытки владельцу вышедшего, но и высокий штраф, именно: десять рублей на «Царя Государя» за то, что принял против Уложения…»

Таким образом, взятие Тулы Шуйский признал как окончательное торжество над врагами и не считал нужным делать побежденным какие бы то ни было уступки: крепостной порядок не только оставался в прежней силе, но получил в законе еще большую определенность и непреложность.

Прибыв в Москву, Василий Иванович отпраздновал 7 января 1608 года благополучное окончание похода и подавление Смуты – браком своим с княжной Марией Петровной Буйносовой-Ростовской.

Появление вора

А между тем, в пределах Московского государства в это время уже находился новый названный царь Димитрий, появления которого так страстно ждали многие.

Он объявился в августе 1607 года в тюрьме небольшого северского городка, носившего незавидное название Пропойска.

Каково было происхождение этого человека, совершенно неизвестно: некоторые современники считали его поповым сыном Матвеем Веревкиным, другие – сыном князя Курбского, третьи – школьным учителем из города Сокола, а избранный впоследствии на царство Михаил Феодорович Романов в письме своем к принцу Морицу Оранскому говорил, что «Сигизмунд послал жида, который назвался Димитрием-царевичем». Во всяком случае, своею внешностью он вовсе не походил на первого самозванца, но был человеком вполне подходящим, чтобы разыгрывать лжецаря, умным и ловким, когда можно, то наглым, а когда нельзя, то и трусливым, и лишенным, разумеется, всяких нравственных правил.

В пропойской тюрьме, куда его засадили, приняв за лазутчика, он объявил себя первоначально родственником убитого царя Димитрия, Андреем Андреевичем Нагим, скрывающимся от мести Шуйского. Ему поверили и по его просьбе перевезли в Стародуб. Отсюда он послал своего товарища, какого-то подьячего Рукина, разглашать по северским городам, что царь Димитрий жив и скрывается в Стародубе.

Известие это было встречено во всей «прежепогибшей Украине» с величайшей радостью, и из Путивля отправилось в Стародуб несколько боярских детей вместе с Рукиным повидать новоявленного государя.

Насколько ослепление жителей было велико и как многие глубоко верили, что новый самозванец – истинный царь Димитрий, показывает следующий случай: один боярский сын из Стародуба вызвался сам поехать в стан Василия Ивановича Шуйского под Тулу и по приезде спросил его, зачем он подыскался царства под своим природным государем, за что был, конечно, подвергнут мучительной казни; Шуйский приказал его поджарить на медленном огне, но он до конца оставался при убеждении, что принимает мученическую смерть за своего законного государя.

Около второго самозванца начала собираться дружина; ее устраивал некий поляк Меховецкий, который, по современным сведениям, и раздобыл нового царя. «На сей раз Димитрия воскресил Меховецкий и потом, хотя или нехотя, должен был помогать ему, ибо твердо знал все обычаи и дела первого Димитрия», – говорит поляк Маскевич в своем дневнике. Однако войско новоявленного лжецаря собиралось на первых порах довольно медленно, почему он и не мог поспеть на выручку Тулы к Болотникову; поэтому также Шуйский слишком легко отнесся к его появлению и не счел нужным, тотчас же после взятия Тулы, направить свои войска в Северскую Украину, чтобы сразу покончить с новым Лжедимитрием, которого русский народ очень метко прозвал Вором, так как все его личные стремления и собравшихся около него войсковых отрядов носили чисто «воровской» отпечаток.

Ближайшими и деятельнейшими сподвижниками Вора явились поляки. В это время как раз окончился знаменитый рокош, поднятый паном Зебжидовским против Сигизмунда; рокошанам нанес сильнейшее поражение королевский гетман Жолкевский, и их разбитые отряды бродили около границ Московского государства. Известие, что объявился новый господарчик, чтобы идти добывать Московский престол, было, разумеется, встречено многими предводителями этих отрядов с живейшей радостью: представлялся великолепный случай знатно поживиться за счет москалей. Вместе с тем и Сигизмунд был не прочь исподтишка наделать неприятностей Москве: старика Яна Замойского уже не было в живых, чтобы указать королю всю неблаговидность подобного поведения.