История Смутного времени в России. От Бориса Годун - Страница 74

Под приведенной грамотой подписались все начальные люди. При этом, несмотря на то, что Пожарский был вождем ополчения, он из скромности подписался только десятым, уступая место людям более сановитым; на пятнадцатом же месте начертано: «В выборного человека всею землею, в Козмино место Минине князь Дмитрей Пожарский руку приложил». Очевидно, великий нижегородский муж не был обучен грамоте.

Выборные люди по приглашению Пожарского и его товарищей прибыли из городов в Ярославль к лету и составили, таким образом, «Совет всея земли», причем высшая власть была вверена в руки «синклита», из князя Димитрия Михайловича и двух воевод ополчения, имевших боярское звание, В. П. Морозова и князя В. Т. Долгорукого; синклит этот назывался также «Бояре и воеводы». Вместе с тем образовано было и церковное управление, «Освященный Собор», во главе которого был поставлен пребывавший на покое старый ростовский митрополит Кирилл. Затем были образованы и некоторые приказы.

Как мы видели из грамоты от 7 апреля, Пожарский с товарищами, правильно оценив положение, занятое казаками в Московском государстве, просили города образумить их, чтобы они отстали от воровства и были бы заодно со всем земским ополчением. Но казаки от воровства не отстали, и ярославскому правительству пришлось действовать против них силою: в Углич и Пошехонье, занятые казаками, были посланы отряды князей Черкасского и Лопаты-Пожарского, которые не замедлили нанести им поражение; после этого многие из казаков тотчас же отстали от воровства и соединились с земским ополчением. Затем были отогнаны также черкасы, или запорожские казаки, от Антониева монастыря в Бежецком уезде и один из отрядов Заруцкого – от Переяславль-Залесского.

В то время когда рать Пожарского стояла в Ярославле, шведы захватили уже Тихвин. Чтобы сосредоточить все свои силы против поляков, находившихся в Москве, и удержать шведов от дальнейших действий на нашем Поморье, «Советом всея земли» решено было занять их переговорами, для чего из Ярославля было отправлено в Новгород к Якову Делагарди посольство Степана Татищева, которое должно было заключить со шведами мир и поднять вопрос об избрании на Московское государство шведского королевича, при условии, что последний крестится в православную веру. «А писаху к ним для того и посылаху, – говорит летописец, – как пойдут под Москву на очищенье Московского государства, чтоб немцы не пошли воевати в поморские городы».

Новгородский воевода князь Одоевский и Делагарди объявили Татищеву, что они сами снарядят посольство в Ярославль, и при этом сообщили, что в Новгороде уже ожидается брат нового шведского короля, столь знаменитого впоследствии Густава Адольфа, – королевич Карл Филипп, изъявивший желание креститься в православную веру и сесть у них государем. Степан Татищев, вернувшись в Ярославль, объявил воеводам, «что отнюдь в Новегороде добра нечево ждати».

6 июня в Ярославль прислали повинную грамоту князь Димитрий Трубецкой и Иван Заруцкий от имени всех казаков, в которой каялись, «что своровали, целовав крест Сидорке – псковскому вору, а теперь они сыскали, что это прямой вор, отстали от него и целовали крест вперед другого вора не затевать и быть с земским ополчением во всемирном совете». Это была, конечно, важная победа над казаками, хотя, как увидим, они далеко не искренно шли на мировую с «последними людьми» Московского государства.

Между тем в самом земском ополчении тоже стала рознь. Знакомый нам Иван Биркин привел рать из Казани и, как человек завистливый, начал заводить ссоры между начальниками. Только престарелому митрополиту Кириллу, после отъезда Биркина из-под Ярославля, удалось вновь умирить всех военачальников.

В конце июля к Пожарскому и его товарищам прибыло посольство из Новгорода, «с тем что быти Московскому государству в соединении вместе с Новгородским государством и быти б под одним государем, а они изобрали на Новгородцкое государство свицкого королевича Филиппа». На это заявление Пожарский пристыдил прибывших словами: «При прежних великих государях послы и посланники прихаживали из иных государств, а теперь от Великого Новгорода вы послы! Искони, как начали быть государи на Российском государстве, Великий Новгород от Российского государства отлучен не бывал; так и теперь бы Новгород с Российским государством был по-прежнему».

Затем князь Димитрий Михайлович подробно рассказал послам, какие великие неправды учинил король Сигизмунд, к которому обратились московские люди для избрания его сына, и скромно заявил, что он только потому стал во главе движения против поляков, что люди, более его достойные, большие послы, отправленные под Смоленск, находятся в польском плену, где «от нужды и бесчестья, будучи в чужой земле, погибают…»

«Надобны были такие люди в нынешнее время: если бы теперь такой столп князь Василий Васильевич (Голицын) был здесь, то за него бы все держались, и я за такое великое дело мимо его не принялся бы; а то теперь меня к такому делу бояре и вся земля силою приневолили. И, видя то, что сделалось с литовской стороны, в Швецию нам послов не посылать и государя не нашей православной веры Греческого закона не хотеть».

Горячее слово Пожарского встретило живой отклик в сердцах новгородских послов; их представитель, князь Феодор Оболенский, с чувством отвечал ему: «Мы от истинной православной веры не отпали, королевичу Филиппу Карлу будем бить челом, чтобы он был в нашей православной вере Греческого закона, и за то хотим все помереть: только Карл-королевич не захочет быть в православной християнской вере Греческого закона, то не только с вами, боярами и воеводами, и со всем Московским государством вместе, хотя бы вы нас и покинули, мы одни за истинную нашу православную веру хотим помереть, а не нашей, не греческой, веры государя не хотим».