История Смутного времени в России. От Бориса Годун - Страница 72

Когда этот приговор был написан, то «выборный человек» Кузьма Минин вышел из числа земских старост и стал «окладчиком», то есть, по существовавшим порядкам, – «нижегородских посадских торговых и всяких людей окладывал, с кого что денег взять, смотря по пожиткам и по промыслам, и в городы на Балахну и Гороховец послал же окладывать», причем, где было нужно, он не останавливался, во имя святого дела, которому служил, и перед принуждением: «уже волю взем над ними по их приговору, с Божнию помощью и страх на ленивых налагая».

«В этом отношении, – по словам С. Ф. Платонова, – он следовал обыкновенному порядку мирской раскладки, по которому окладчики могли грозить нерадивым и строптивым различными мерами взыскания и имели право брать у воеводы приставов и стрельцов для понуждения ослушников». Указав, что эта сторона дела ввела в заблуждение некоторых исследователей, которые приписали Минину черты исключительной жестокости и крутости и обвиняли его даже в том, что он «пустил в торг бедняков», С. Ф. Платонов замечает: «Нечего и говорить, как далек этот взгляд от исторической правды».

Лица, взявшиеся за образование нового ополчения из «последних людей» Московского государства, отнюдь не желали повторять ошибок Ляпунова и поэтому решили совершенно отделить свое дело от казаков. Решение это, как мы видели из отписки казанцев к пермичам, пользовалось общим сочувствием всей земщины. На призыв нижегородцев о сборе ратников первыми откликнулись смоленские дворяне, лишенные своих имений Сигизмундом; они получили было земли в Арзамасском уезде, но Заруцкий изгнал их и оттуда. Нижегородцы послали смольнян бить челом Пожарскому, чтобы он немедленно прибыл.

Пожарский приехал в Нижний в конце октября 1611 года, ведя с собой дорогобужских и рязанских служилых людей, также изгнанных Заруцким из их новых поместий.

Ясное дело, что весь Нижний встретил князя Димитрия Михайловича с великой честью, причем для ополченских дел им было составлено особое от городского управления правительство, которое должно было заменить как московское боярское правительство в осажденном Кремле, так и подмосковное казацкое. Городом же по-прежнему управляли воеводы: князь В. А. Звенигородский, дворянин А. С. Алябьев и дьяк В. Семенов, действуя вполне единодушно с князем Димитрием Михайловичем.

Прежде всего, Пожарский распорядился об обеспечении ратных людей жалованьем, назначив им от 30 до 50 рублей в год, что по тем временам составляло весьма большие деньги. Затем он завел усиленную пересылку с поморскими и понизовыми городами о помощи для очищения Московского государства – ратниками и казною, и предлагал им прислать в Нижний выборных людей для «Земского совету», причем в рассылаемых грамотах неизменно высказывалось твердое желание отделить свое дело от казаков.

Все, кому были дороги православие и земский порядок по заветам отцов, откликнулись на призыв Пожарского: «Первое приидоша коломничи, потом рязанцы, потом же из украинных городов многие люди и казаки и стрельцы, кои сидели на Москве при царе Василье. Они же им даваша жалованье. Богу же призревшу на ту рать и даст меж ими совет велий и любовь, что отнюдь меж ими не бяше вражды никакие».

Кроме Нижнего, важное значение во всем Понизовье имела также Казань, которая, как мы видели, раньше других городов, после убиения Прокофия Ляпунова, начала писать призывы, чтобы стать всем за Московское государство и не принимать к себе казаков. Но казанский воевода Морозов отсутствовал из города и находился с ополчением от земли под Москвой, причем он как-то поладил с казаками и остался с ними, а городом вместо него управлял дьяк Никанор Шульгин, который, завидуя почину нижегородцев, стал теперь отводить казанцев от общего дела.

Ввиду этого Пожарский и «Земский совет» снарядили в Казань целое посольство во главе с протопопом Саввою и стряпчим Биркиным; посольство это имело успех, и казанцы примкнули к нижегородцам. Таким образом, великое дело, задуманное Козьмой Мининым и проведенное им в жизнь при помощи нижегородского протопопа Саввы и князя Д. М. Пожарского, стало быстро приносить свои плоды.

Между тем, в конце января 1612 года боярскому правительству, сидевшему в Кремле под рукой поляков, осажденных, в свою очередь, казаками, удалось отправить грамоту в Кострому и Ярославль, увещая жителей оставаться верными царю Владиславу и не иметь никакого общения с казаками.

«Сами видите, – писали бояре, – Божию милость над великим государем нашим, его государскую правду и счастье: самого большого заводчика Смуты, от которого христианская кровь начала литься, Прокофья Ляпунова, убили воры, которые с ним были в этом заводе, Ивашка Заруцкий с товарищами, и тело его держали собакам на съеденье на площади три дня. Теперь князь Димитрий Трубецкой да Иван Заруцкий стоят под Москвой на христианское кровопролитие и всем городам на конечное разоренье: ездят от них из табора по городам беспрестанно казаки, грабят, разбивают и невинную кровь христианскую проливают… а когда Ивашка Заруцкий с товарищами Девичий монастырь взяли, то они церковь Божию разорили и черниц – королеву, дочь князя Владимира Андреевича, и Ольгу, дочь царя Бориса, на которых прежде и взглянуть не смели, ограбили донага, а других бедных черниц и девиц грабили… А теперь вновь те же воры – Ивашка Заруцкий с товарищами, государей выбирают себе таких же воров-казаков, называя государскими детьми: сына калужского вора, о котором и поминать не пригоже; а за другим вором под Псков послали таких же воров и бездушников, Казарина Бегичева да Нехорошка Лопухина с товарищами, а другой вор, также Димитрий, объявился в Астрахани у князя Петра Урусова, который Калужского убил… А великий государь Жигмонт-король с большого сейма, по совету всей Польской и Литовской земли, сына своего, великого государя королевича Владислава, на Владимирское и Московское государство отпустил и сам до Смоленска его провожает со многой конной и пешей ратью, для большего успокоения Московского государства, и мы его прихода к Москве ожидаем с радостью…»