История Смутного времени в России. От Бориса Годун - Страница 70

Затем началась кипучая деятельность: в обители и ее селах стали строить дома и избы для раненых и странников; больных лечили, а умирающим давали последнее напутствие; монастырские работники ездили по окрестностям и подбирали раненых и умирающих; женщины, приютившиеся в монастыре, неустанно шили и мыли белье живым и саваны покойникам. В то же время в келье архимандрита сидели борзые писцы, которые писали увещательные грамоты по городам и селам, призывая всех к очищению земли от литовских и польских людей.

Минин и Пожарский. Очищение Московского государства

Великий старец Гермоген также не молчал в своем заточении. В то время как, 4 августа 1611 года, Ян Сапега подошел к Москве и, разбив казацкие отряды, открыл себе дорогу в Кремль для снабжения продовольствием Гонсевского, этим воспользовались и нижегородские «бесстрашные люди». Они проникли к патриарху в тюрьму, на Кирилловское подворье, и одному из них, Роде Моисееву, он дал свою грамоту.

Из этой грамоты ясно видно, что Гермоген, сидя в своей тюрьме, был отлично осведомлен о раздорах, бывших между земским ополчением и казаками, завершившихся убийством Прокофия Ляпунова, и полагал все зло в том, что казаки хотели посадить на царство «Маринкина паньина сына». Видя, какую страшную опасность это представляло для государства и православия, Гермоген всеми силами высказывается против Ворёнка и проклинает его, причем приказывает писать казанскому митрополиту Ефрему, рязанскому архиепископу Феодориту и городам учительные грамоты, как к слабодушным «седмочисленным» боярам, также и в казачьи полки к атаманам, и говорить казакам бесстрашно, чтобы они отнюдь за Ворёнка не стояли, но имели бы чистоту душевную, братство и промышляли бы, как обещали, души свои положить за Дом Пречистой, за чудотворцев и за православную веру.

По-видимому, несколько мягче относились к казакам власти Троице-Сергиевой Лавры. Обитель Живоначальной Троицы была всего в 64 верстах от Москвы, под которой стояли казачьи таборы, причем отряды этих казаков беспрерывно появлялись у самого монастыря; кроме того, и приказы, основанные к лету 1611 года в стане подмосковных ополчений, оказались теперь в казачьих руках. Все это заставляло Троицкую Лавру жить в мире с казачьим правительством. Ловкий келарь Авраамий Палицын, получив великие милости у короля под Смоленском, сумел приобрести себе сторонников и среди казачьих атаманов, которые оказывали различные услуги Лавре. Поэтому Дионисий с братией, зная все великие прегрешения казаков, все-таки верили в возможность их соединения с земскими людьми для общего подвига во благо Родины, и в Троицких грамотах, составляемых «борзыми писцами», они призывали всех на защиту православия против польских и литовских людей, не делая различия между земскими людьми и казаками, но однако упоминая: «Хотя будет и есть близко в ваших пределех которые недовольны, Бога для отложите то на время, чтоб о едином всем вам с ними (подмосковным ополчением) положите подвиг свой страдати для избавления православныя християнския веры…»

Тем не менее, после убийства Ляпунова негодование против казаков охватило весьма многих земских людей, и они решили совершенно отделить свое дело от них.

Приведенную нами выше последнюю грамоту патриарха Гермогена «бесстрашный» Родя Моисеев доставил в Нижний Новгород 25 августа, где она, разумеется, была прочтена всеми властями и разослана по всем городам. Прочел ее и простой нижегородский посадский человек, торговец мясом – «говядарь», правивший должность земского старосты, – Козьма Минин Сухорук, которого около этого же времени посетило видение: святой Сергий Радонежский явился ему и повелел разбудить спящих – казну собирать, ратных людей наделять ею и с ними идти на очищение Московского государства.

Горячие, как огонь, слова заключенного в узах патриарха и чудесное явление преподобного Сергия произвели сильнейшее впечатление на Козьму. Сердце его загорелось рвением совершить великий подвиг во имя Родины, и к подвигу этому как нельзя более подходил весь его душевный склад.

Решившись на подвиг, Минин начал действовать прежде всего среди своих посадских, в «земской избе», где он со слезами говорил, что настало время «чинить промысел» против врагов, причем рассказал о бывшем ему явлении преподобного Сергия. Присутствовавший тут же стряпчий Биркин, недоброхот Минина, человек двусмысленного поведения, служивший прежде Вору, насмешливо сказал на это: «Ну не было тебе никакого видения», но Минин пригрозил ему и тихо ответил: «Или хочешь ты, чтобы я открыл православным, что ты замышляешь»; тогда Биркин тотчас же замолчал. Горячее слово Минина нашло отклик в сердцах его слушателей, среди которых он пользовался величайшим уважением за свою высокую честность, за что и был выбран ими в земские старосты. По-видимому, в этой же «земской избе», стоявшей близ церкви Николая Чудотворца, на торгу (ныне близ пристаней на Нижнем Базаре), и был написан посадскими людьми первый приговор «всего града за руками» о сборе денег «на строение ратных людей», причем сбор этот был поручен Минину.

Таким образом, среди всеобщей растерянности и уныния, охвативших Московское государство после смерти Прокофия Ляпунова и распадения земского ополчения, нижегородские посадские люди по призыву своего земского старосты положили начало новому духовному подъему обитателей Московского государства для освобождения Родины совокупными усилиями всех ее верных сынов, ее «последних людей», как их называет летописец.